Александр Сергеевич Пушкин «СВОБОДЫ СЕЯТЕЛЬ ПУСТЫННЫЙ…»
Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837)
- Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды… - Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Описание
Стихотворение «Свободы сеятель пустынный», если судить его по религиозным критериям, свидетельствует о канонических заблуждениях автора. В этом тексте, навеянном Евангельской Притчей о сеятеле, первоисточник существенно переосмыслен. В Евангелии все четыре типа людей, представленные в притче, слышат слово (правда, не все из них реализуют услышанное в жизни). Пушкин же, кажется, представляет читателю некий пятый тип, который не слышит и не хочет слушать. Вспомним, что в Евангелии некоторая часть человечества представлена способной, всё-таки, дать плод.
Дело в том, как автор стихотворения описывает сеятеля, образ которого в Евангелии однозначно символизирует Спасителя, который, по верному замечанию Википедии, «предстаёт не в роли блистательного революционера, а в образе усердного труженика, Сеятеля, Который очень редко получает благодарность». А ведь в пушкинском сеятеле как раз и прочитываются черты революционера. Можно вообразить, что за семена он сеет и какую свободу обещает человечеству.
Можно также допустить, что сеятель у Пушкина сопрягается с поэтом или мыслителем, сеющим «разумное, доброе, вечное», но это всё-таки не евангельское слово. Кем бы ни был он, этот странный сеятель-мизантроп, он не Христос, Каким мы знаем Его по Евангелию. — Если так, то понятно, откуда столько презрения и желчи у обычно столь добродушного в отношении человеческих слабостей Пушкина.
Обратимся к стихотворению, написанному одновременно с «Сеятелем» и сходному с ним по содержанию, вплоть до текстуальных совпадений: «Moё беспечное незнанье / Лукавый демон возмутил,/ И он моё существованье / С своим на век соединил./ Я стал взирать его глазами,<…> / И взор я бросил на людей, / Увидел их надменных, низких,/ Жестоких ветреных судей,/ Глупцов, всегда злодейству близких./ Пред боязливой их толпой,/ Жестокой, суетной, холодной, / Смешон глас правды благородный,/ Напрасен опыт вековой./ Вы правы, мудрые народы,/ К чему свободы вольный клич! / Стадам не нужен дар свободы, / Их должно резать или стричь, / Наследство их из рода в роды/ Ярмо с гремушками да бич».
Уточнение тезисов, изложенных в этом стихотворении, можно найти в более известном широкому читателю стихотворении «Демон», посвящённым Александру Раевскому. Принято считать, что Раевский и есть главный герой этих стихов, и для неверующего человека, который воспринимает его как отражение впечатлений Пушкина от встречи с Раевским, других толкований здесь не предвидится. Верующий же человек вправе предположить, что демон — не персонификация того циника, который на какое-то время сильно повлиял на мировоззрение юного Пушкина, но самый что ни на есть взаправдашний демон. Стихотворение, следовательно, может отображать опыт реального общения Пушкина с демонской силой и служить предупреждением читателю от подобного рода сношений.
Стало быть, сеятель — не поэт, а сам дьявол, диктующий ему эти строки, и более того, выступающий здесь повествователем, лирическим героем? — Если это и вправду так, то стихи приобретают сразу зловеще-насмешливый, если не издевательский, и вовсе не возвышенный, контекст.
В этом контексте обретает смысл и странное именование сеятеля — пустынным, и ранний выход до звезды, называемой иначе денницею, каковое имя носит враг рода человеческого, и порабощенные бразды, которые могут приобрести в таком случае совершенно богохульный смысл. И явно издевательский пассаж, рождающий дерзкое и надменное: «паситесь, мирные народы».
Всё это предвозвещает Великого Инквизитора… Отсюда совершенно нечеловеческий парафраз другой евангельской притчи, использованной здесь Пушкиным, о пастухе, заботящемся об овцах (овец в «Сеятеле» не должно охранять, пестовать, заботиться о них — только стричь или резать). Отсюда и привкус кощунственной пародии, порождённой взглядом сатаны на внимающее Христовым истинам человечество. Образ лирического героя, от лица которого ведётся повествование, вовсе не идентичен Пушкину.
