Воздержание побеждает страсть чревоугодия
Воздержание — удержание от излишнего употребления пищи и питания, в особенности от употребления в излишестве вина. Хранение точное постов, установленных Церковью, обуздание плоти умеренным и постоянно одинаковым употреблением пищи, от чего начинают ослабевать вообще все страсти, а в особенности самолюбие, которое состоит в бессловесном люблении плоти, жизни и покоя ее.*
Целомудрие побеждает страсть блуда
Целомудрие — уклонение от всякого рода блудных дел. Уклонение от сладострастных бесед и чтения, от произношения сладострастных, скверных и двусмысленных слов. Хранение чувств, особенно зрения и слуха, и еще более осязания. Скромность. Отвержение помышлений и мечтаний блудных. Молчание. Безмолвие. Служение больным и увечным. Воспоминание о смерти и аде. Начало целомудрия – ум, не колеблющийся от блудных помыслов и мечтаний; совершенство целомудрия – чистота, зрящая Бога.*
Нестяжание побеждает страсть сребролюбия
«Нестяжание — удовлетворение себя одним необходимым. Ненависть к роскоши и неге. Милосердие к нищим. Любление нищеты евангельской. Упование на промысл Божий. Последование Христовым заповедям. Спокойствие, свобода духа и беспопечительность. Мягкость сердца» *
Кротость побеждает страсть гнева
«Кротость — уклонение от гневливых помыслов и от возмущения сердца яростию. Терпение. Последование Христу, призывающему ученика Своего на крест. Мир сердечный. Тишина ума. Твердость и мужество христианские. Неощущение оскорблений. Незлобие» *
Блаженный плач побеждает страсть печали
«Блаженный плач — ощущение падения, общего всем человекам, и собственной нищеты душевной. Сетование о них. Плач ума. Болезненное сокрушение сердца. Прозябающая от их легкость совести, благодатное утешение и радование. Надежда на милосердие Божие. Благодарение Богу в скорбях, покорное их переношение от зрения множества грехов их. Готовность терпеть. Очищение ума. Облегчение от страстей. Умерщвление миру. Желание молитвы, уединения, послушания, смирения, исповедания грехов своих» *
Трезвение побеждает страсть уныния
«Трезвение — усердие ко всякому доброму делу. Неленостное исправление церковного и келейного правила. Внимание при молитве. Тщательное наблюдение за всеми делами, словами и помышлениями и чувствами своими. Крайняя недоверчивость к себе. Непрестанное пребывание в молитве и Слове Божием. Благоговение. Постоянное бодрствование над собою. Хранение себя от многого сна и изнеженности, празднословия, шуток и острых слов. Любление ночных бдений, поклонов и прочих подвигов, доставляющих бодрость душе. Редкое, по возможности, исхождение из келий. Воспоминание о вечных благах, желание и ожидание их» *
Смирение побеждает страсть тщеславия
(включая «смиренномудрие или духовное рассуждение»*)
«Смирение — Страх Божий. Ощущение его при молитве. Боязнь, рождающаяся при особенно чистой молитве, когда особенно сильно ощущаются присутствие и величие Божие, чтоб не исчезнуть и не обратиться в ничто. Глубокое познание своего ничтожества. Изменение взора на ближних, причем они, без всякого принуждения, кажутся так смирившемуся превосходнее его по всем отношениям. Явление простодушия от живой веры. Ненависть к похвале человеческой. Постоянное обвинение и укорение себя. Правота и прямота. Беспристрастие. Мертвость ко всему. Умиление. Познание таинства, сокровенного в Кресте Христовом. Желание распять себя миру и страстям, стремление к этому распятию. Отвержение и забвение льстивых обычаев и слов, скромных по принуждению или умыслу, или навыку притворяться. Восприятие буйства евангельского. Отвержение премудрости земной, как непотребной перед Богом (Лк. 16, 15). Оставление словооправдания. Молчание перед обижающими, изученное в Евангелии. Отложение всех собственных умствований и приятие разума евангельского. Низложение всякого помысла, взимающегося на разум Христов. Смиренномудрие или духовное рассуждение. Сознательное во всем послушание Церкви» *
Любовь побеждает страсть гордости
«Любовь — Верность Господу, доказываемая постоянным отвержением всякого греховного помысла и ощущения. Несказанное, сладостное влечение всего человека любовью к Господу Иисусу Христу и к поклоняемой Святой Троице. Зрение в ближних образа Божия и Христа; проистекающее от этого духовного видения предпочтение себе всех ближних, благоговейное почитание их о Господе. Любовь к ближним братская, чистая, ко всем равная, радостная, беспристрастная, пламенеющая одинаково к друзьям и врагам. Восхищение в молитву и любовь ума, сердца и всего тела. Несказанное наслаждение тела радостию духовною. Упоение духовное. Расслабление телесных членов при духовном утешении. Бездействие телесных чувств при молитве. Разрешение от немоты сердечного языка. Прекращение молитвы от духовной сладости. Молчание ума. Просвещение ума и сердца. Молитвенная сила, побеждающая грех. Мир Христов. Отступление всех страстей. Поглощение всех разумений превосходящим разумом Христовым. Богословие. Познание существ бестелесных. Немощь греховных помыслов, не могущих изобразиться в уме» *
Говорили, что некий старец провёл пятьдесят лет в великом воздержании, не употребляя вовсе хлеба и употребляя воду в самом умеренном количестве. Этот старец говорил: «Я умертвил в себе страсть блуда, сребролюбия и тщеславия». Услышав такое, авва Авраам пришёл к нему и спросил его:
– Говорил ли ты то и то?
Старец отвечал:
– Говорил.
Авва Авраам сказал на это:
– Вот ты входишь в хижину твою и находишь на постели твоей женщину. Можешь ли ты не подумать, что это женщина?
– Нет! Но я борюсь с помыслом, чтобы не прикоснуться к ней.
Авраам ему:
– Значит, ты не умертвил страсти блудной – она жива в тебе, но связана. Опять: положим, ты идёшь по пути, видишь камни и обломки глиняных сосудов, а посреди их золото. Может ли ум твой обойтись без всякой мысли о золоте?
Старец отвечает:
– Нет! Но я борюсь с помыслом, чтобы мне не взять золота.
Авраам на это:
– Значит, страсть жива, но связана. Опять: если придут к тебе два брата, из которых один любит тебя и превозносит похвалами, а другой ненавидит и злословит, – примешь ли их с одинаковым сердечным чувством?
Старец говорит:
– Нет! Но я буду бороться с помыслом моим и стараться делать добро ненавидящему меня наравне с любящим меня.
Авраам:
– Следовательно, страсти живы, но связаны святыми помышлениями.
Когда-то прислали Макарию Александрийскому кисть свежего винограда. Ему очень хотелось его съесть, но он отослал эту кисть одному больному брату, которому также хотелось винограда. С великой радостью получив виноград, брат этот по своему воздержанию послал его другому брату, как будто ему самому не хотелось винограда. Но и этот брат, получив гроздь, поступил с ней таким же образом, хотя ему и самому очень хотелось отведать ягод. Таким образом виноград перебывал у многих братий, и ни один не захотел его съесть. Наконец, последний брат, получив его, отослал опять к Макарию, как дорогой подарок. Макарий, узнав свой виноград и разведав, как все было, удивился и благодарил Бога за такое воздержание братии.
У одного священника умерла жена, которую он очень любил. Горечь утраты оказалась для него непосильной, и он начал пить. Каждый день он поминал ее в своих молитвах, но все глубже и глубже погружался в трясину алкоголизма. Однажды этому священнику позвонила его прихожанка и рассказала, что во сне к ней явилась его умершая жена и угощала ее водкой. «Но ведь ты же никогда не пила при жизни», – удивилась во сне прихожанка. «Теперь мне приходится это делать», — отвечала умершая. И добавила: «Позвони моему мужу, расскажи об этом».
Рассказ прихожанки настолько потряс священника, что он навсегда бросил пить. Впоследствии он принял монашество, а затем стал епископом Сан-Францисским и Западно-Американским. Это был видный деятель русского зарубежья владыка Василий (Родзянко).
Святая мученица Евфрасия дева родилась в Никомидии в знатной семье, отличалась красотой и была христианкой. Во время Максимианова гонения на христиан правитель города принуждал Евфрасию принести жертву идолам, когда же она отказалась, приказал бить ее, а затем отдал воину на осквернение. Святая пламенно молилась Господу, чтобы Он сохранил ее девство, и Бог услышал молитву. Святая Евфрасия предложила воину помочь ей найти траву, которая бы сохранила его от неприятельского оружия и смерти. Но трава эта, объяснила она, имеет силу только тогда, когда будет получена от девы, а не от женщины. Воин поверил святой Евфрасии и пошел с ней в сад. Святая дева нарвала травы, какая попалась под руку, и предложила воину испытать силу ее на ней. Она положила себе траву на шею и велела воину сильно ударить мечом. Тот исполнил ее просьбу, и мудрая дева предала дух свой Богу, сохранив девственную чистоту († 303).
(Евфрасия Никодимийская. Житие. Чтение житий святых Дмитрия Ростовского на каждый день)
Когда о. Амвросию исповедовались, что скупость нападает, он поучал:
– Давай что можно, елико душа возможет.
Один странник просил милостыню; одна была скупая и дала ему худой платок, а другая добрая и что просил у нее странник, всё ему давала. Только что ушел он от них, как сделался у них пожар, и все у них сгорело. Странник воротился и все им отдал: той, которая много подавала, много отдал, а скупой сказал: «На тебе твой платок!»
(Преподобный Амвросий Оптинский)
Спросили однажды блаженную Синклитикию: «Нестяжание есть ли совершенное благо?» Она отвечала: «Точно, оно совершенное благо для могущих перенести. Ибо переносящие нестяжание, хотя имеют скорбь по плоти, но спокойны душою. Как твердое белье, когда его мнут и сильнее полощут, вымывается и очищается, так и крепкая душа чрез произвольную нищету еще более укрепляется»
(Древний патерик. 1914. С. 19. № 3)
Некие из греков пришли однажды в город Острацины раздать милостыню. Они взяли с собой приставников, чтобы показывали им, кто имеет особенно нужду в подаянии. Приставники привели их к одному изувеченному и предлагали ему подаяние. Тот не захотел принять, говоря: “Вот я тружусь и ем хлеб от трудов своих.” Потом привели их к хижине одной вдовы с семейством. Когда они постучались в двери, откликнулась ее дочь. А мать уходила в это время на работу – она была портниха. Они предлагали дочери одежду и деньги, но та не хотела принять, говоря: “Когда пошла мать моя, то сказала мне: будь покойна, Бог восхотел, и я нашла ныне работу, – теперь мы имеем свою пищу.” Когда пришла мать, они стали и ее просить принять подаяние, но и она не приняла и сказала: “Я имею Покровителем моего Бога – и вы теперь хотите отнять Его у меня!” Услышав веру ее, они прославили Бога. (Древний патерик. 1914. С. 19. № 4).
В одном монастыре все братия кормились от труда рук своих. Игумен не принимал от приходящих ни пищи, ни одежды, ни денег и, как вполне преданный Богу, говорил им: “Возьмите свое отсюда и оставьте нас Христу, да Он печется о нас! На осуждение нам послужит то, что мы, имея возможность кормиться трудами рук своих, будем пользоваться чужими трудами.” До тех пор, пока игумен так мыслил и говорил, Бог его любил, и власть дана была ему над бесами, и слава о его добродетели далеко шла. Но лишь только оставил он любовь к нестяжательности, как произошло вот что. Слава о добродетельной жизни игумена дошла, наконец, до царя. Он послал за ним, желая испросить его молитв. Игумен явился, и царь беседовал с ним, получив многую пользу, и, отпуская, стал давать ему золото. Не устоял старец против соблазна, взял царский дар и, возвратившись в монастырь, узнал, что всего у него недостает. Тогда он начал покупать имения, волов, ослов, призывать наемников. А между тем, заботясь о земном, от Бога становился все дальше и дальше и, наконец, совсем потерял его благословение. Так однажды привели к нему бесноватого, чтобы изгнал беса. И вот старец говорит: “Выйди из создания Божия.” – “Нет, уже больше не послушаю тебя,” – отвечал бес. “Почему?” – спросил игумен. “Потому, – сказал враг человеческого рода, – что ты ныне и сам один из близких к нам. Ты и сам ведь, вдавшись в печаль житейскую, забыл Бога, и потому не выйду теперь, и силы на меня ты не имеешь.”
(Прот. В. Гурьев. Пролог. С. 124).
Один помещик, бывший в Оптиной пустыни, подарил иеродиакону Палладию Оптинскому дорогие карманные часы. Отец Палладий взял их, но вечером никак не мог от их тиканья заснуть. Завернул их в тряпку, накрыл горшком и заснул. “Пошел к утрени, но помысл меня замучил, – рассказывал отец Палладий, – как бы их не украли. Вспомнил слова Спасителя: где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 5:21), – и поскорее отнес их к своему благодетелю, сказав: “Возьми, пожалуйста, их назад, они нарушают мой покой.” (Оптинский патерик. С. 148).
Брат сказал авве Пимену:
– Когда я подаю своему брату немного хлеба или чего другого, то демоны унижают мою милостыню, будто бы она подается из человекоугодия.
Старец отвечал ему:
– Хотя бы твоя милостыня подавалась из человекоугодия, но мы все же должны подавать нужное, – и рассказал ему следующую притчу:
– Два земледельца жили в одном месте. Один из них посеял и собрал немного хлеба, хотя и нечистого, а другой, поленившись сеять, не собрал ничего. В случае голода, кто из них будет иметь пропитание?
Брат отвечал:
– Тот, кто собрал немного хлеба, хотя и нечистого.
Старец сказал:
– Так будем же и мы сеять немного, хотя бы даже и нечистого, чтобы не умереть от голода.
(Древний Патерик. Скитский Патерик. Отечник проповедника)
Авва Даниил рассказывал об авве Арсении. Пришел некогда к нему чиновник и принес ему завещание одного сенатора, родственника Арсения, который оставил ему очень большое наследство. Арсений, взяв завещание, хотел разорвать его. Но чиновник пал к его ногам и сказал: “Прошу тебя, не рви завещания, иначе с меня голову снимут.” Тогда авва Арсений сказал ему: “Он умер только теперь, а я умер еще прежде него.” И отослал завещание, не приняв ничего.
(Достопамятные сказания. С. 19. № 29)
Один из отцов рассказывал нам о некой знатной особе из сенаторского рода. Она отправилась на поклонение святым местам. Прибыв в Кесарию, захотела там остаться и проводить жизнь в уединении. «Дай мне девицу, – стала просить она епископа, – чтобы она воспитывала меня для иноческой жизни и научила страху Божию.» Избрав одну смиренную девицу, епископ поставил ее к ней.
Спустя немного времени епископ при встрече спросил: «Ну, как девица, приставленная к тебе?» – «Она прекрасного поведения, – отвечала знатная женщина, – только совершенно бесполезна для моей души, потому что предоставляет мне возможность действовать по произволу. Она очень скромна, а мне нужно, чтобы меня бранили и не позволяли исполнять мои прихоти.» Тогда епископ нашел другую, крутого нрава, и приставил ее к ней. Та то и дело говорила ей: «Дура богатая,» – или бранила госпожу другими словами. Вскоре епископ опять спросил: «Какова девица?» – «Вот эта воистину приносит пользу моей душе.» Таким-то образом она стяжала великую кротость.
Авва Сергий, игумен монастыря аввы Константина, рассказывал: «Однажды мы путешествовали с одним святым старцем. Сбившись с пути и не зная, как выйти, мы против желания попали на засеянное поле и потоптали немного всходов. На поле тогда работал земледелец. Увидев нас, он в гневе осыпал нас бранью: «Монахи ли вы? Есть ли у вас страх Божий? Если бы вы имели перед очами страх Божий, вы бы так не поступали.»
– «Ради Господа, никто ничего не говорите!» – быстро сказал нам святой старец.
Затем, обратившись к крестьянину, ответил: «Правильно, чадо мое, ты сказал. Если бы мы имели страх Божий, мы не поступали бы так.» Но крестьянин продолжал гневно браниться. «Правду говоришь ты, чадо! – снова отвечал старец, – если бы мы были истинными монахами, мы бы не сделали этого. Но, ради Господа, прости нас за то, что согрешили против тебя.»
Тронутый этими словами, крестьянин, приблизившись, бросился к ногам старца. «Я согрешил! – воскликнул он. – Прости меня! И, ради Господа, возьмите меня с собой.» И, действительно, он последовал за нами и принял иноческий чин.»
Поедем-ка на ту гору, где живёт Бог, — сказал один всадник своему другу. — Хочу доказать, что он только и умеет, что требовать от нас молитв, и ничем не желает облегчить нами наше бремя.
— Поедем, — согласился другой. — Покажу тебе, сколь крепка моя вера.
И когда к вечеру они достигли вершины, прозвучал из темноты голос:
— Наберите камней с земли, нагрузите ими своих коней.
Нет, ты слышал?! — воскликнул в негодовании первый всадник. — Мы и так-то еле добрались сюда, а он хочет навязать нам ещё большее бремя! Ни за что не стану взваливать на спину моему коню какие-то булыжники! Нет и нет!
А второй повиновался и сделал то, что повелел Бог. Они завершили спуск уже на рассвете, и тогда в первых лучах солнца засверкали камни, которые взял с собой благочестивый всадник, ибо то были бриллианты чистейшей воды.
Грехи аввы Диоскора Однажды авва Диоскор безмолвствовал в келье, оплакивая себя. Ученик его жил в другой келье. Когда ученик приходил к старцу и заставал его плачущим, то спрашивал: – Отец! О чём ты плачешь? Старец отвечал ему: – Плачу о грехах моих. Ученик возражал: – Ты не имеешь грехов! Старец отвечал: – Будь уверен, сын мой, если бы я видел все грехи мои, то мой собственный плач оказался бы недостаточным. Я нуждался бы во многих помощниках, чтобы оплакать их как должно.
Сказывали также, что во все время своей жизни авва Арсений, сидя за рукоделием, имел платок на груди, по причине слез, падавших из его очей. Авва Пимен, когда услышал, что он почил, прослезившись, сказал: “Блажен ты, авва Арсений, что оплакал себя в здешнем мире! Ибо кто здесь не плачет о себе, тот будет вечно плакать там.” Итак, необходимо плакать – либо здесь добровольно, либо там – от мучений.
(Достопамятные сказания. С. 25. № 41)
Некий брат-подвижник совершал молитвенное правило вместе с другим братом и, побеждаемый слезами, оставлял стихословие псалмов, предавался плачу. Однажды второй брат спросил первого: “По причине какого помышления, приходящего тебе на правиле, ты плачешь так горько?” Первый отвечал: “Прости меня, брат! Когда встану на правило, всегда стою как бы перед моим Судьей, а себя вижу обвиненным и истязаемым Судьей, который говорит: “Зачем ты согрешил?” Заграждаются уста мои, я не нахожу слов для ответа, оставляю стихословие и предаюсь плачу. Прости меня! Я смущаю тебя, и если хочешь, будем совершать правило порознь.” Второй брат отвечал: “Нет, отец! Если я и не плачу, но, смотря на тебя, окаиваю себя.” Бог, видя смирение второго брата, даровал и ему плач.
(Еп. Игнатий. Отечник. С. 437)
Брат спрашивал авву Пимена: «Я сделал великий грех и хочу каяться три года».
«Много», – говорит ему Пимен. «Или хотя один год», – говорил брат. «И то много», – сказал опять старец. Бывшие у старца спросили: «Не довольно ли 40 дней?». «И это много, – сказал старец. – Если человек покается от всего сердца и более уже не будет грешить, то и в три дня примет его Бог».
Некогда авва Зосима говорил о смирении, а какой-то софист*, тут находившийся, слыша, что он говорил, и, желая понять это в точности, спросил его:
– Скажи мне, как ты считаешь себя грешным, разве ты не знаешь, что ты свят? разве не знаешь, что имеешь добродетели? Ведь ты видишь, как исполняешь заповеди: как же ты, поступая так, считаешь себя грешным?
Старец же не находил, какой ему дать ответ, а только говорил:
– Не знаю, что сказать тебе, но считаю себя грешным.
Софист настаивал на своём, желая узнать, как это может быть. Тогда старец, не находя, как ему это объяснить, начал говорить ему со своею святою простотою:
– Не смущай меня; я подлинно считаю себя таким.
Видя, что старец недоумевает, как отвечать софисту, я сказал ему:
– Не то же ли самое бывает и в софистическом, и врачебном искусствах? Когда кто хорошо обучится искусству и занимается им, то, по мере упражнения в оном, врач или софист приобретает некоторый навык, а сказать не может и не умеет объяснить, как он стал опытен в деле: душа приобрела навык, как я уже сказал, постепенно и нечувствительно, чрез упражнение в искусстве. Так и в смирении: от исполнения заповедей бывает некоторая привычка к смирению, и нельзя выразить это словом.
Когда авва Зосима услышал это, он обрадовался, тотчас обнял меня и сказал:
– Ты постиг дело, оно точно так бывает, как ты сказал!
И софист, услышав эти слова, остался доволен и согласен с ними.
(Авва Дорофей, Поучение второе)
*Ученый-философ, мастер словесных ухищрений, вводящих в заблуждение.
– Как это может быть? – и, не понимая, хотел узнать, что значат эти слова.
Я сказал ему:
– Именитый господин, скажи мне, за кого ты считаешь себя в своём городе?
Он отвечал:
– Считаю себя за великого и первого в городе. Говорю ему:
– Если же ты пойдёшь в Кесарию, за кого будешь считать себя там?
Он отвечал:
– За последнего из тамошних вельмож.
– Если же, – говорю ему опять, – ты отправишься в Антиохию, за кого ты будешь там себя считать?
– Там, – отвечал он, – буду считать себя за одного из простолюдинов.
– Если же, – говорю, – пойдешь в Константинополь и приблизишься к царю, там за кого ты станешь считать себя?
И он отвечал:
– Почти за нищего.
Тогда я сказал ему:
– Вот так и святые, чем более приближаются к Богу, тем более видят себя грешными.
(Авва Дорофей, Поучение второе)
Брат спрашивал авву Пимена:
– Что мне делать? Меня давит какая-то тяжесть.
Старец отвечал:
– И на малых и на больших суднах бывает бечева, и если нет попутного ветра, то берут на плечи канат и бечеву и понемногу тащат судно, пока Бог не пошлет попутного, благоприятного ветра; а когда увидят, что настает мрак, тогда пристают к берегу, вбивают кол и привязывают к нему судно, чтобы оно не блуждало по водам. Этот кол есть самоуничижение.
(Древний Патерик. Скитский Патерик)
Один человек говорил батюшке:
– Бывают помыслы, что вы, батюшка, мне доверяете.
На это он ответил:
– А я тебе притчу расскажу. Одного пустынника выбрали архиереем, он долго отказывался, но они настояли. Тогда он подумал: «Я не знал, что достоин; верно, есть что-нибудь у меня хорошее». В это время явился ему Ангел и говорит: «Рядниче (рядовой монах), что ты возносишься? Там люди нагрешили, и им нужно наказание, вот оттого и выбрали, что хуже тебя не нашлось».
(Преподобный Амвросий Оптинский)
Среди учеников одного древнего мудреца был один богатый и гордый юноша: из-за одного только недоброго слова он был готов биться до крови. Чтобы исцелить его от гордости и вспыльчивости, мудрец наложил на него такую епитимью: три года гордец должен был странствовать по свету и платить каждому, кто оскорбит его. Юноша покорился учителю и отправился в путь. Ходил по свету и платил всякому, кто соглашался оскорбить его. Когда прошло три года, он вернулся к учителю. Но при входе в город ему встретился рассерженный кем-то прежде страж и обрушил весь свой гнев на юношу. Тот, вместо того чтобы ответить ему оскорблением на оскорбление, улыбнулся. «Чему ты улыбаешься?» – спросил удивленный страж. И мудрый ученик ответил ему: «Три года я платил каждому, кто бы оскорбил меня хоть немного, а ты бесплатно изругал меня больше тех, кому я давал деньги». Когда мудрец узнал о случившемся, то, встретив своего исправившегося ученика, радовался и перед всеми хвалил его.
(Святитель Николай Сербский. Миссионерские письма. Письмо 84, человеку, которому отвечают на добро злом)
Я знал одного монаха, который просил милостыню для сирот. Оказался он как-то у некоего господина и попросил помощи «для сирот Христа ради». Господин ответил ему пощечиной, но монах, нисколько не смутившись, сказал: «Это для меня, а теперь подайте для сирот Христа ради!» – постыдился человек и дал ему милостыню.
(Святитель Николай Сербский. Миссионерские письма. Письмо 241, паломнику Савватию Н., о новых и старых ревнителях)
В Иордании был один очень простой священник, который творил чудеса. Он читал молитвы над больными людьми и животными, и те становились здоровы. Даже мусульмане, страдавшие каким-нибудь недугом, приходили к нему, и он исцелял их. Перед служением Божественной литургии этот священник выпивал что-нибудь горячее с сухариком и после этого целый день ничего не вкушал. Слух о том, что он ест перед Божественной литургией, дошел до Патриарха, и тот вызвал его в Патриархию. Не зная, зачем его вызвали, священник пришел в Патриархию и вместе с другими посетителями ожидал вызова в приемной. На улице стояла страшная жара, окна были закрыты ставнями, и сквозь дырочку в приемную пробивался солнечный луч. Приняв луч за натянутую веревку, обливавшийся потом священник снял с себя рясу и повесил ее на луч. Увидев это, люди, сидевшие в приемной вместе с ним, были потрясены. Кто-то из них пошел к Патриарху и сказал: «Священник, который завтракает перед литургией, повесил свою рясу на солнечный луч!» Патриарх позвал его к себе в кабинет и начал расспрашивать: «Ну, как твое житье-бытье? Часто ли служишь литургию? Как ты к ней готовишься?» – «Да как, – отвечает ему священник, – сперва вычитываю утреню, потом совершаю поклоны, потом готовлю чай, кушаю что-нибудь легкое и иду служить». – «Зачем же ты ешь перед литургией?» – спрашивает Патриарх. «Если, – отвечает тот, – я немножко перекушу перед литургией, то после потребления Святых Даров Христос оказывается сверху. А вот если я ем после Божественной литургии, то Христос оказывается снизу». Оказывается, он завтракал перед литургией с добрым помыслом!.. «Нет, – говорит ему Патриарх, – это неправильно. Сперва потребляй Святые Дары, а после – немного ешь». Священник положил Патриарху поклон и [со смирением] принял сказанное.
Я хочу сказать, что, хотя этот священник достиг такого высокого устроения, что творил чудеса, он принял сказанное ему просто. Своеволия у него не было. А если бы он верил своему помыслу, то мог бы сказать так: «Да кто он такой, чтобы указывать мне – тому, кто исцеляет людей и животных и творит чудеса! Нет, мои побуждения более правильны. Ведь если я его послушаюсь, то завтрак будет попадать сверху на Христа!»
(Старец Паисий Святогорец. Слова. Том III. Послушанием преодолевается все)
Молчанием ты обезоруживаешь человека. Однажды кот Дикас у меня в келье собирался придушить лягушонка. Лягушонок сидел без движения, и Дикас оставил его в покое и ушел. Лягушонок своим молчанием и смирением… победил кота. Но стоило бы ему хоть немного пошевелиться, Дикас схватил бы его, стал бы бросать и бить как бубен.
(Старец Паисий Святогорец. Слова. Том V. Смирением и молчанием мы побеждаем гнев)
Когда я жил на Синае, там был мирянин по имени Стратис. Если ты ему кричал: «Господин Стратис», он отвечал: «Какой господин? Грешный, грешный Стратис зови». Все говорили: «Какой смиренный человек!» Однажды он проспал утром и не встал вовремя на службу. Кто-то пошёл его будить. «Стратис, ты всё спишь? Уже Шестопсалмие прочитали. Ты что, не пойдёшь на службу?» Он как стал кричать: «Да у меня благочестия больше, чем у тебя, и ты будешь мне говорить, чтобы я шёл в церковь?» Кричал как сумасшедший… Даже схватил ключ от двери – такой большой, как от амбарного замка, – и замахнулся на человека, потому что задели его самолюбие. Люди, которые слышали, как он кричал, потеряли дар речи, ведь все считали его очень смиренным и брали с него пример. Опозорился Стратис. Видишь, что делается? Сам себя называл грешным, но едва задели его самолюбие, просто озверел!
(Старец Паисий Святогорец. Слова. Том V. Смирение на деле, а не только на словах)
В дружбе, согласии и взаимном уважении жили отец с единственным сыном. Отец был умным, честным, трудолюбивым. Он всячески старался привить эти навыки своему сыну, и сын преуспевал в этом: рос трудолюбивым, рассудительным и послушным.Однажды отец заболел. Он почувствовал, что скоро покинет этот свет. Вызвал сына и сказал: «Мой ненаглядный сын, крепись и мужественно перенеси то, что я покидаю этот свет, оставив тебя одного. Все, что я нажил в этой жизни честным трудом, отдаю тебе и прошу тебя приумножить это богатство. Всегда знай цену деньгам, веди счет своим расходам и доходам. Никогда не покидай отцовского гнезда, где ты вырос и воспитался. Украшай и люби его всегда. За всю жизнь я не брал себе того, чего не заработал. Я кормил тебя хлебом, выращенным только своим трудом, одевал тебя в честно заработанную одежду. И тебя прошу я, покидая белый свет, иди таким же путем: никогда не бери не заработанного тобой куска хлеба или другого добра. Если нарушишь этот мой завет, то ты предал меня, и я откажусь от тебя на том свете».
Отец передал свое завещание и вскоре скончался. Сын похоронил отца со всеми почестями по обычаям своего народа.
С первого дня своей жизни без отца сын ревностно придерживался его завета. Он еще более украсил свою усадьбу, тщательно обрабатывал землю, любовно ухаживал за садом. Это оплачивалось хорошим урожаем, приумножением богатства.
Однажды сын, увлеченно работая, забыл вовремя пообедать и сел отдохнуть около речки. Он увидел, что по речке мимо него плывет красивое крупное яблоко. Желая утолить голод, он взял это яблоко и съел. Когда в руке остался небольшой огрызок, он вспомнил завет отца: никогда не брать того, что не заработано своим трудом.
Юноша быстро пришел домой, умылся, аккуратно оделся и, держа огрызок яблока, пошел вверх по течению речки. Дойдя до красивого сада, где деревья ломятся от спелых яблок, он постучал в калитку. Хозяин сада, благородный мужчина, открыл дверь и доброжелательно пригласил парня, завел его в гостиную и по обычаю накормил, напоил его. И только после этого, согласно этикету, молодой человек обратился к хозяину. Он рассказал о том, что нарушил заповедь отца, нечаянно съел чужой плод, хочет искупить свою вину, и протянул ему остаток яблока.
Хозяин посмотрел на огрызок, спросил о вкусе и форме яблока. Когда юноша рассказал об этом, хозяин доброжелательно ответил: «Я у тебя не могу взять ничего за яблоко, оно не из моего сада. Возможно, яблоко из сада моего брата, он живет дальше». Юноша поблагодарил, попрощался с хозяином и пошел дальше. Вскоре он дошел до следующего сада и снова постучался. Вышел такой же благородный мужчина и пригласил парня домой, традиционно распорядился угостить его. Тот почтенно отказался и стал старательно объяснять, как он нарушил завет отца, съев яблоко, которое он не выращивал и которое, должно быть, из этого сада.
Хозяин сада, поразмыслив некоторое время, сказал, что это яблоко из его сада, но сможет ли юноша рассчитаться за него? Молодой человек ответил, что отец оставил много богатства и, если этого добра не хватит, то он готов верой и правдой служить ему всю жизнь, чтобы расплатиться за свою провинность. Хозяина поразили слова парня, он высоко оценил столь педантичную преданность и честность юноши, его ответственность перед старшими. Взвесив все, хозяин поставил условие: «Если хочешь рассчитаться за яблоко и тем самым выполнить завет отца, то женись на моей дочери. Но она – нема, слепа и глуха». Юноша огорчился, но ответил, что тверд в выполнении наставлений отца. Услышав согласие, хозяин добавил, что руки и ноги дочери парализованы, и еще раз спросил, согласен ли он жениться на ней. Юноша задумался надолго, однако ответил, что согласен на все условия.
Сыграли свадьбу, совершили все положенные по обычаю обряды. Когда жених зашел к невесте, ему показалось, что он идет к пропасти, но, набравшись мужества, он начал успокаивать девушку, говорить, что она не виновна в своих физических недостатках, и он готов разделить с ней все тяготы, связанные с ее неполноценностью. А когда он приоткрыл платок, накинутый на лицо невесты, и взглянул на нее, то увидел необыкновенно красивую, изящную девушку.
Он растерялся, решив, что здесь какоето недоразумение, и снова пошел к хозяину сада. «Вы говорили, что ваша дочь слепа, нема, глуха, ноги и руки парализованы, а мне привезли другую, которую я не могу принять, так как завет отца будет нарушен». Хозяин ответил, что он не нарушает завещание отца, так как претензий у него нет. «А в правоте моих слов по поводу моей дочери, – сказал он, – ты еще убедишься».
Тогда молодой человек вернулся к своей невесте, стали они жить счастливо. Девушка оказалась прекрасной хозяйкой, преданной женой, на редкость трудолюбивой. Родилась у них красавица дочь. Все у них было для счастливой жизни – и богатство, и всеобщее уважение.
В своей безоблачной счастливой жизни юноша не раз убеждался в правоте слов тестя: его любимая жена слепа ко всему тому, чего не должна видеть, глуха ко всему, чего не должна слышать, ноги не ходят туда, куда не положено, руки отказывают, когда работа во вред.
Когда некоторые говорили мне, что соблазняются, видя в Церкви много неподобающего, я отвечал им так: «Если спросить муху, есть ли здесь в окрестностях цветы, то она ответит: «[Насчет цветов] не знаю. А вот консервных банок, навоза, нечистот во-он в той канаве полным-полно». И муха начнет по порядку перечислять тебе все помойки, на которых она побывала. А если спросить пчелу: «Не видела ли ты здесь в окрестностях какие-нибудь нечистоты?», то она ответит: «Нечистоты? Нет, не видела нигде. Здесь так много благоуханных цветов!» И пчелка начнет перечислять тебе множество разных цветов – садовых и полевых. Видишь, как: муха знает только о помойках, а пчелка – о том, что неподалеку растет лилия, а чуть подальше распустился гиацинт».
Как я понял, одни люди похожи на пчелу, а другие на муху. Те, кто похож на муху, в каждой ситуации выискивают что-то плохое и занимаются только этим. Ни в чем они не видят ни капли доброго. Те, кто похож на пчелу, находят доброе во всем. Человек поврежденный и мыслит повреждение. Ко всему он относится с предубеждением, все видит шиворот-навыворот, тогда как тот, у кого добрые помыслы, – что бы ни увидел, что бы ему ни сказали – включает в работу добрый помысл.
Однажды ко мне в каливу пришел мальчик – ученик второго класса гимназии. Он постучал железным клепальцем в дверь калитки. Хотя меня ждал целый мешок непрочитанных писем, я решил выйти и спросить, что он хочет. «Ну, – говорю, – что скажешь, молодец?» – «Это, – спрашивает, – калива отца Паисия? Мне нужен отец Паисий». – «Калива-то, – отвечаю, – его, но самого Паисия нет – пошел купить сигареты». – «Видно, – с добрым помыслом ответил паренек, – батюшка пошел за сигаретами, потому что хотел оказать кому-то услугу». – «Для себя, – говорю, – покупает. У него кончились сигареты, и он, как угорелый, помчался за ними в магазин. Меня оставил здесь одного, и я даже не знаю, когда он вернется. Если увижу, что его долго нет, – тоже уйду». В глазах у паренька заблестели слезы, и он – опять с добрым помыслом – произнес: «Как мы утомляем Старца!» – «А зачем он тебе, – спрашиваю, – нужен?» – «Хочу, – говорит, – взять у него благословение». – «Какое еще благословение, дурачок! Он же в прелести! Такой беспутный человечишка – я его знаю как облупленного. Так что зря не жди. Ведь он, когда вернется, будет сильно не в духе. А то еще и пьяный заявится – он ведь вдобавок ко всему и за воротник не прочь заложить». Однако, что бы я ни говорил этому пареньку, ко всему он относился с добрым помыслом «Ну ладно, – сказал я тогда, – я подожду Паисия еще немного. Скажи, что ты хочешь, и я ему передам». – «У меня, – отвечает, – есть для Старца письмо, но я дождусь его, чтобы взять у него благословение».
Видите как! Что бы я ни говорил – он все принимал с добрым помыслом. Я ему сказал: «Этот Паисий, как угорелый, помчался за сигаретами», а он, услышав это, начал вздыхать, на глазах появились слезы. «Кто знает, зачем он за ними пошел? – подумал он. – Наверное, хотел сделать доброе дело». Другие столько читают [и добрых помыслов не имеют]. А здесь – ученик второго класса гимназии имеет такие добрые помыслы! Ты ему портишь помысл, а он мастерит новый, лучше прежнего, и на основании его приходит к лучшему заключению. Этот ребенок привел меня в восхищение. Такое я увидел впервые.
(Старец Паисий Святогорец. Слова. Том III. Тот, кто имеет добрые помыслы, все видит добрым)
В одной местности был монастырь. Мало-помалу вокруг стали возводить постройки и постепенно монастырь оказался зажат мирскими домами со всех сторон. Вечерню там служили в полночь – вместе с утреней. Миряне, жившие вокруг, тоже приходили на богослужение.
Как-то раз один новоначальный молодой монах, уходя на службу, забыл закрыть дверь своей кельи, и в нее зашла женщина. Когда монах об этом узнал, то страшно разволновался: «Беда! Келья осквернена! Всё, конец, пропал!» Недолго думая, хватает он флакон со спиртом, выливает содержимое на пол и поджигает! «Дезинфекция пола!» Еще немножко – и спалил бы монастырь. Пол-то в келье он сжег, однако не сжег своего помысла. А как раз его и надо было сжечь, потому что в помысле и заключалось зло. Если бы, включив в работу добрый помысл, монах сказал себе, что женщина вошла в его келью от благоговения, желая получить пользу, взять [в благословение] монашескую благодать, чтобы затем самой подвизаться дома, то с ним произошло бы духовное изменение и он прославил бы Бога.
(Старец Паисий Святогорец. Слова. Том III. Помыслы человека – показатель его духовного состояния)
Некто, ловя в пустыне диких зверей, увидел, что авва Антоний шутливо обращается с братьями, и соблазнился. Старец, желая уверить его, что иногда бывает нужно давать послабление братьям, говорит ему:
– Положи стрелу на лук свой и натяни его. Он сделал так. Старец опять говорит ему:
– Еще натяни.
Тот еще натянул. Старец опять говорит:
– Еще тяни.
Ловец отвечает ему:
– Если сверх меры натянуть лук, то он переломится.
Тогда авва Антоний говорит ему:
– Так и в деле Божием. Если будешь сверх меры напрягать силы братии, то они скоро отпадут от дела Божия; необходимо по временам давать им послабление.
Выслушав это, ловец был сильно тронут и, получив великую пользу, ушел от старца, а братья, утвердившись в правильном воззрении на свой подвиг, разошлись по кельям.
(Древний Патерик. Отечник. Отечник проповедника)
Один брат, впав в искушение, от скорби оставил монашеское правило. Он желал положить новое начало, но скорбь препятствовала ему, и он говорил сам в себе: «Когда же я возвращусь к тому состоянию, в котором был прежде?» Унывая, он не находил в себе сил, чтоб начать монашеский подвиг. Пошел он к одному старцу и открыл ему свою нужду. Старец, выслушав скорбь брата, сказал ему следующую притчу:
«Один человек имел поле, которое от беспечности его запустело и заросло негодной травою и тернием. После возымел он намерение возделать поле и сказал своему сыну:
– Пойди очисти принадлежащее нам поле.
Сын пошел. Когда он обозрел поле, то увидел, что оно поросло множеством плевелов и тернием. Упав духом, он сказал сам себе:
– Когда же искореню весь этот сор и очищу землю?
С этими словами он лег на землю и предался сну. Так поступал он в течение многих дней.
Наконец пришел к нему отец посмотреть, что сделано, и увидел, что ничего.
– Почему ты до сих пор ничего не сделал? – спросил он сына.
Юноша отвечал:
– Я пришел было на работу, но, увидев, как тут всё заросло, так огорчился, что только и оставалось мне упасть на землю и спать.
Тогда сказал ему отец:
– Сын! Возделывай каждый день такое пространство земли, какое занимаешь, лежа на ней, и таким образом подвигай свое дело вперед и не унывай.
Услышав это, юноша поступил по наставлению отца, и в короткое время поле было очищено и обработано.
Так и ты, брат, трудись понемногу и не унывай, – и Бог Своею благодатью восстановит тебя в прежнее состояние».
Услышав это, брат ушел и, терпеливо пребывая в келлии, поступал так, как научен был старцем. Обретя душевный мир, он преуспевал о Господе Иисусе Христе.
(Древний Патерик. Отечник. Отечник проповедника)
Жил некогда один одарённый проповедник, который умел хорошо говорить, но сам отличался весьма невоздержанным и вспыльчивым характером. Со временем он обратил внимание на то, что после общения с ним мало кто из его знакомых действительно обратился к нравственной жизни. «Займусь‑ка я лучше собой, своими недостатками и постараюсь следовать тому, о чем проповедую», – подумал проповедник.
С этого момента он перестал много говорить, и слава о его ораторском искусстве постепенно угасла. Однако к большой радости самого проповедника всё больше и больше его знакомых стали следовать его примеру, бороться и побеждать свои дурные привычки.
Как‑то, оставшись наедине с близким человеком, проповедник спросил у него:
– Почему когда я произносил такие прекрасные поучения о нравственной жизни, мало кто им следовал? А теперь, когда я уже не читаю проповедей, столько людей начали исправлять свою жизнь?
И тот ответил:
– Видишь ли, когда ты замолчал, то вместо тебя заговорила Истина. А когда ты проповедовал, Истина молчала.
Тот, кто не ведает Бога, пребывает во тьме и смерти душевной и в порабощении идолам на погибель всей природы. …Чтобы уподобить и выразить неведение таких людей, поведаю тебе притчу, рассказанную мне одним мудрейшим человеком. Он говорил, что поклоняющиеся идолам подобны птицелову, который, устроив силки, поймал однажды малую птицу, называемую соловей. Взяв нож, собрался он уже заколоть ее, чтобы съесть, как вдруг соловей заговорил человеческим голосом и сказал птицелову:
– Какая тебе польза, человече, если убьешь меня? Ведь не сможешь даже наполнить мною свой желудок, но если из силков освободишь меня, то дам тебе три заповеди. Соблюдая их, великую пользу приобретешь себе во всю твою жизнь.
Подивился птицелов речи соловья и обещал, что освободит его от уз. Обернувшись, соловей сказал человеку:
– Никогда не стремись достичь невозможного, не жалей о том, что прошло мимо, и не верь никогда сомнительному слову. Храни эти три заповеди и будешь благоденствовать.
Обрадовался птицелов удачной встрече и разумным словам и, освободив птицу из силков, выпустил ее на воздух. Соловей же захотел проверить, уразумел ли человек смысл сказанных ему слов и получил ли какую-нибудь пользу от них, и сказала ему птица, паря в воздухе:
– Пожалей о своем неразумии, человече, ведь какое сокровище упустил ты ныне. Есть внутри у меня жемчуг, превосходящий величиною страусово яйцо.
Услышав это, опечалился птицелов, сожалея, что упустил соловья из рук, и, желая снова поймать его, сказал:
– Приди в дом мой, и, приняв тебя как друга, с честью отпущу.
И ответил ему соловей:
– Ныне оказался ты весьма неразумным. Ведь приняв сказанное тебе с любовью и охотно выслушав, никакой пользы не получил ты от этого. Сказал я тебе – не жалей о том, что прошло мимо, а ты печалишься, что выпустил меня из рук, жалея об упущенном. Сказал тебе – не стремись достичь невозможного, а ты хочешь поймать меня, не будучи в силах догнать. К этому же сказал я тебе – не верь невероятному, но ты поверил, что внутри меня есть жемчуг больше меня самого, и не сообразил ты, что весь я не могу вместить в себе такое большое страусово яйцо; как же может быть внутри меня жемчуг такой величины?
Таковы неразумием и те, кто надеется на идолов своих.
(Притча из древнерусской «Повести о Варлааме и Иоасафе»)
Допустим, у земледельца есть небольшой пакетик семян и он их сеет. Потом он собирает плод, наполняет им большой пакет. Если он затем высеет плод из пакета, то, когда соберёт урожай, наполнит семенами целый мешок. И когда у него станет много семян и он их высеет, то потом заполнит целый амбар. Но если он будет держать семена в пакетике и не посеет их, то в них заведутся черви. Он должен бросить семена в землю, чтобы они проросли, выросли и дали плод.
Хочу сказать, что то же самое происходит и с любовью. Чтобы любовь возрастала, нужно её отдавать. Человек, который не отдаёт даже ту немногую любовь, что у него есть, словно держит в руке горсть семян и не хочет их посеять. Такой человек – лукавый раб, который скрыл талант (См. Мф. 25:25)
В зависимости от того, сколько любви ты отдашь, столько и получишь. Если не дашь любви, не получишь любви.
(Старец Паисий Святогорец. Слова. Том V. Дорогая истинная любовь)
Старец вывел учеников на мороз и молча встал перед ними. Прошло пять минут, десять… Старец продолжал молчать. Ученики ежились, переминались с ноги на ногу, посматривали на старца. Тот безмолвствовал. Они посинели от холода, дрожали, и, наконец, когда их терпение достигло предела, старец заговорил. Он сказал: «Вам холодно. Это потому, что вы стоите порознь. Станьте ближе, чтобы отдать друг другу свое тепло. В этом и есть суть христианской любви».
Говорили об авве Силуане, что был у него ученик по имени Марк, который имел великое послушание и был хороший писец. Старец любил его за послушание. А четырнадцать прочих учеников старца были недовольны, что он любил Марка более их.
В один день пришли к нему старцы. Авва Силуан, взяв их с собою, вышел и начал стучаться по кельям, говоря: «Брат такой-то, поди сюда! Я имею в тебе нужду», – и ни один из них не последовал ему тотчас.
Старец пришел к келье Марка и постучался, позвав:
– Марк!
Услышав голос старца, Марк тотчас выбежал к нему, и старец дал ему поручение. Силуан сказал старцам:
– Где же, отцы, другие братья?
Войдя в келью Марка, он взял тетрадь его и увидел, что он начал писать букву щ (омега), но, услышав старца, он не провел далее своею тростью, чтобы докончить ее.
Старцы сказали:
– Справедливо, авва, ты любишь его, – и мы возлюбим его, потому что и сам Бог любит его.
Источник: святитель Игнатий Брянчанинов «Аскетические опыты. О добродетелях, противоположных восьми главным греховным страстям»